«БЫТЬ ТИШИНЕ» — гласил один из указов царя. А издан он был вот почему. Невзлюбил «тишайший» Алексей Михайлович скоморохов и народные увеселения. И было за что. Пересмешники, они остро подмечали всю неправду, всю глупость, выражая вслух то, о чем многие страшились и думать.

Особенно зло высмеивали скоморохи церковь и ее служителей. Недаром один из митрополитов в письме государю писал: «Ради Бога, государь, вели их извести, чтобы их не было в твоем царстве!».

Один за другим издает царь указы, предписывая воеводам «крепкое смотрение», чтобы ни где никаких «позорищ» и «игрищ» не было, чтоб ни в городах, ни в селах «скоморохи с бубны и с сурны и с медведи и с малыми собачками не ходили б и всякими бесовскими играми не играли б». Если же объявятся они где, то бить их батогами наказывал, а бубны, и домры, и сурны велел «ломать без остатку». Если же во второй раз поймают того скомороха, то повелевал в Сибирь ссылать.

Преследовал Алексей Михайлович и тех, кто скоморохов привечал. Частенько таковых волокли на «съезжую», чтобы там по усмотрению воеводы наказать примерно.

Запретил царь и на свадьбах петь и плясать, а также и на улицах, и в домах, в полях и на сенокосе, чтоб нигде не плясали, «в ладони не били и никаких богомерзких игр не слушали». Лишь божественное пение должно было звучать повсюду.

Но никакие указы не действовали, «сатанинская прелесть» — игрища и пляски — вспыхивали то тут, то там. Накрепко закрывшись в домах и выставив караул, веселился народ, не представлявший жизни без песни и пляски.

РИДВОРНЫЕ ИГРИЩА ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА 

Заволновались стряпчие да приказные, бояре придворные. Как царев указ исполнить, когда никто эти игры-танцы сроду не видывал?

 Но тут вспомнили про боярина Артамона Матвеева. Слыл он великим знатоком искусств, любил музыку, имел у себя дома органы, на которых заезжие немцы устраивали концерты.

Пришли к Матвееву с челобитной бояре: — Помоги, Артамон Сергеевич, царев указ исполнить!

Послал Артамон Матвеев своих людей в Немецкую слободу, чтоб позвали к нему пастора Иоганна Грегори. Рассказывал ему как-то Грегори, что видел на своей родине и театр, и игры придворные, а потому был единственным человеком, который мог хоть что-то посоветовать. Отказываться от царева приказа было делом НЕБЕЗОПАСНЫМ и пастор, правда без особой охоты, взялся наладить для царя театр.

Артистов найти и обучить оказалось делом нехитрым. Трудность была в другом. В театре в те времена между действием обязательно балет показывали. Во Франции — законодательнице мод — эти балетные представления между сценами назывались высодами (entree), в России они стали называться междусеньями.

Как ни искал Грегори знатоков балета, но их ни среди придворных, ни среди жителей Немецкой слободы не оказалось. Тогда снарядили людей найти их.

Поехали гонцы в разные концы с царевым предписанием, чтоб явился во дворец немедля тот, кто знаком с «французской пляской». Вскоре такой нашелся. Звали его Николай Лим. Был он офицером инженерных войск. Шотландец по происхождению, образование получил в военном училище во Франции. Танцевал он отменно, потому что изучение танцев и этикета для военных во Франции было обязательным.

Николай Лим с большой охотой взялся за новое дело. Уже через год он обучил десять русских девушек и юношей тонкому искусству танца и даже поставил балет «Орфей», в котором сам исполнил главную роль. Юноши и девушки преуспели в танце изрядно и даже менуэт танцевали не хуже заморских артистов.

17 октября 1672 года состоялось первое представление. Царь так был восхищен, что 10 часов подряд не вставал с места, пока шло представление. Бояре стояли: в присутствии государя им садиться не дозволялось.

Всем был царь доволен, вот только  против музыки высказался:

— Негоже прельщать христиан сатанинской прелестью.

И приказал танцевать и пантомимы разыгрывать без музыки. Стали уговаривать царя:

— Государь-батюшка Алексей Михайлович! Танцевать без музыки невозможно, все равно как без ног. Но царь стоял на своем. Тогда чья-то умная голова придумала:

— Так играет-то музыку нечестивый немец, а им ты сам, государь-батюшка, оставил инструменты и упражняться на них разрешил.

Подумал царь и смилостивился:

—    Пусть грех падет на их души.

И начались в Потешной палате представления «Комедийного действа» — так прозвали этот театр.

Полюбил царь театр. Что ни день, всей семьей идет смотреть представление. А то на дню и два раза показывать велит.

Если вначале играли сцены из священной истории, то затем царь разрешил театральные представления, состоящие из танцев.

Пьесы были написаны тяжеловесно - напыщенным языком, переполнены патетическими пассажами и примерами ораторского красноречия, но были и шутовские интермедии развлекательного характера, близкие к народной традиции.

Вскоре построили для театра новое просторное помещение и назвали его «Комедийная хоромина». Главным директором ее назначили боярина Артамона Сергеевича Матвеева. Не одни немцы на органах, фиолях и других инструментах теперь уже играли, но и люди дворовые боярина Матвеева.

Стали выписывать артистов и из-за границы.

Посещение спектаклей считалось важнейшим государственным делом, иногда на них приглашались и послы других стран.

Однако недолго просуществовал этот театр. Умер царь Алексей Михаилович. Начались смуты и не до театра стало... После смерти царя театр прекратил своё существование.

Театральное дело, заглохшее с кончиной Алексея Михайловича, было возобновлено Петром I. Прежде всего он обратил театр из придворного в народный, для всех «охотных смотрельщиков». Театр был переведён из царских хором на Красную площадь, где воздвигнута была особая «комедийная храмина».

Был у Петра и свой придворный певческий хор, восхищавший своими голосами иностранцев. Один из них писал, что особенно «великолепны были басы», которые «в России лучше и сильнее, чем где-ни­будь. У здешних басистов голоса так же чисты и глу­боки, как звуки органа...»

у него и духовные концерты, которые и сейчас поют.

Инструментальную музыку Петр не любил, а из всех музыкальных инструментов предпочтение отдавал барабану. Еще в детстве, забавляясь своей «потешной» ротой, Петр взял на себя роль барабанщика.

Однажды, когда царь Петр был за границей, знатные принцессы — ганноверская и бранденбургская — устроили в его честь ужин. Молодой царь никогда еще не был в европейском свете и поначалу очень растерялся. В московском обществе на таких вечерах женщинам быть не положено, а здесь...

Знатные дамы, одна красивее другой, окружили его, закидали вопросами, требуя немедленного ответа. И хотя Петр в немецком языке был горазд, но от роскоши, обилия света, гремящей музыки, свободного обращения женщин он просто онемел. Однако, справившись вскоре со смущением, разговорился, перепоил всех вином на московский лад, и простотой, радушием, откровенностью в речах завоевал сердца всех. В танцах же удивил легкостью шага. А ведь был он ростом велик и телом дороден.

—  О, герр Питер, вы так хорошо танцуете! Вы, наверное, любите музыку?

—  Нет, ни музыки, ни охоты не люблю, — делая замысловатое па, прямодушно отвечал царь. — Плавать по морям, строить корабли — это мое дело. Вот посмотрите. — И царь, растопырив пальцы, показал свои мозолистые руки. — Люблю работу дельную.

Фрейлина скривила губки, но ответить что-либо не решилась.

Чтобы удивить высокого гостя, позвала принцесса на ужин итальянских певцов. Петр слушал их с заметным удовольствием и, когда они кончили, наградил каждого из собственных рук стаканом вина.

—  О, гер Питер. Вам понравилось! — обрадовалась хозяйка.